«Александр Добровинский — лучший и самый талантливый коллекционер постсоветской эпохи», — написал о нашем герое финансист и тоже коллекционер Петр Авен. Меж тем сам Добровинский еще не определился: он — профессиональный собиратель, а хобби у него адвокатура, или же наоборот. Впрочем, ответ на этот вопрос его не особо волнует. У него известная в Москве и Лондоне коллегия адвокатов «Александр Добровинский и партнеры», собраны 22 большие коллекции, куда входят 40 000 (!) единиц хранения. Еще он писатель, радиоведущий, гольфист, декан юридического факультета, актер кино, муж, отец, модник... Разве теперь можно не согласиться с фразой, вынесенной в заголовок? 

— Александр Андреевич, вот некоторые считают, что коллекционирование — это диагноз. Вы такое мнение разделяете? Для вас коллекционирование — это хобби, увлечение или что-то большее? 
Да, человек этим одержим, но это болезнь, а не диагноз. Немного другое видоизмерение. 
Я  часто задаю себе вопрос: я коллекционер-профессионал и хобби у меня — адвокатура, или я профессиональный адвокат, а хобби у меня коллекционирование? Ответа пока нет, и вряд ли он когда-нибудь появится. Да и нужен ли ответ? Не знаю.  
— Меж тем  вы — коллекционер уже в пятом поколении. Расскажите, пожалуйста, что собирали ваши предки и как пришли к этому увлечению вы.
Собирали все и все. Женщины собирали в основном бриллианты и драгоценности. Мужчины — от малых голландцев до оружия. Конечно, было много живописи. У нас была большая семья, и легче сказать, кто чего не собирал. Некоторые собирали даже революционный французский фарфор, который выпускался в течение всего десяти лет и который не так просто было найти в России, но тем ценнее была коллекция. 
Я лично спал под огромной картиной — батальная голландская сцена XVII века: четыре метра в длину и два с половиной в высоту в огромной раме. Всю жизнь боялся, что эта штука на меня упадет. Она таки упала, но я, правда, был уже взрослый и лежал на кровати не один. (Смеется.)
Естественно,  я видел, чем занимаются взрослые, и мне самому хотелось стать коллекционером. Начал собирать марки — это первое и самое простое, детское собирательство. Кстати, эта коллекция есть у меня и по сей день. Мама мило сохранила ее для меня, хотя марки я больше никогда не собирал. 

Искусство, которое рождается на изломе

— Зато вы собрали коллекцию лакированных шкатулок с изображением революционных миниатюр, а также фотографий и картин первой половины XX века. У вас крупнейшая в мире частная коллекция советского фарфора. Скажите, почему такой выбор, почему ХХ век? 
За все время я собрал 22 большие коллекции, 40 тыс. единиц хранения. В общей сложности они занимают около 4 000 кв. м (на даче, в офисе, дома).
XX век меня привлекает, потому что мне всегда был интересен человек XX века со всем, что он испытал, через что он прошел. Это намного интереснее , чем какие-то гобелены с пастушками или пейзажами, которыми изобилует, например, XVIII или XIX век. Потом я сам — дитя XX века, об этом тоже нельзя забывать. Я считаю, что искусство рождается на изломе, и меня привлекает то, что несет в себе суть эпохи.
— Крупнейшую частную коллекцию рижского фарфора начала ХХ века собрал Петр Авен. Обмениваетесь ли вы друг с другом информацией, есть ли у вас какие-то точки пересечения?
Конечно! Я принимал небольшое участие в его коллекции. Мы дружим с Петром много-много лет. Он, кстати, написал предисловие к моей книге об одной из моих коллекций. Что не характерно для Петра — его статья начиналась так: «Александр Добровинский — лучший и самый талантливый коллекционер постсоветской эпохи». Не он, Петр, не Вексельберг, а Александр Добровинский, и это дань уважения к тем открытиям, которые я сделал. 
По всем рейтингам сегодня в России я занимаю третье, четвертое места как коллекционер. Хотя я с этим немного не согласен, я и рейтинг — слегка разные вещи. Петя Авен, Витя Вексельберг, Володя Некрасов — все они талантливые и замечательные коллекционеры, но!.. Я никогда не собирал ушами, как они все. Я собирал глазами и сердцем. И то и другое имеет право на существование. Вы приходите на аукцион и покупаете то, что называется голубыми фишками — Пикассо, Модильяни, Рокотова, Шишкина, имена, которые на слуху. Меня это никогда не интересовало. 

Другое дело — глазами или сердцем. То, что никому не интересно, то, что нравилось только мне. А потом из этого вырастала феноменальная мода, цены подскакивали до небес. В этом и заключается вся прелесть — чтобы сделать открытие! Я собирал вещи, о которых никто ничего не знал, вообще не знал об их существовании. Я открыл три пласта культуры в России XX века, и за одно из этих открытий получил высший орден от Итальянской Республики. 
Другие видят, что я собрал новую коллекцию, и тут же начинают собирать такую же. Петр не собирал ни фарфор, ни лаковые миниатюры «Агитлак», пока не увидел их у меня.


Следующая моя коллекция «Агиткость» (Агитационная кость) — тоже открытие. И следующая — агитационные драгоценности, совершенно феноменальные вещи: о них тоже никто не знал. 
— Сейчас в мире наблюдается настоящий всплеск интереса к русской и советской тематике — огромный интерес вызвали «щукинская» выставка в Фонде Луи Виттона и «революционная» в Лондоне в Королевской Академии художеств. Чем это можно объяснить? 
— Понятия не имею. И мне, честно говоря, поиск объяснений не интересен. Щукин, между прочим, делал приблизительно то же самое, что и я, — он собирал те вещи, которые никто не ценил и которые никого не интересовали. Над ним в России смеялись, когда он привез Дега и Пикассо, поэтому я очень хорошо его понимаю.
Выставка во Франции была плохая, совсем плохая. Она имеет только одно колоссальное преимущество — в первый раз за сто лет все было собрано из двух музеев и была целостно представлена знаменитая коллекция Щукина. Но выставку испортила чудовищная развеска картин и абсолютно бездарные французские кураторы. В погоне за стилистикой стен нельзя портить вещи. Там также был представлен Малевич, который не входил в щукинскую коллекцию. Мне не совсем понятно, какое он имеет отношение к теме. Но французы это любят — сказать свое слово, даже если оно не к месту и звучит не в такт. А люди, подверженные снобизму, стесняются сказать, что это плохо. 
Что касается лондонской выставки… Большинство людей, которые о ней писали, ничего не понимают в том, что было представлено, но все понимают, что сама революция, безусловно, перевернула наизнанку весь XX век. Увы, кураторы не уловили одно замечательное чувство, которое было у художников сразу после революции, — грандиозное чувство свободы. Они его не поймали и зациклились на политике. Увы! 

Это не инвестиции, это любовь 

— Среди коллекционеров всегда есть те, кто рассматривает это занятие прежде всего с коммерческой точки зрения — для них первостепенна отдача от собственных инвестиций. Насколько для вас важна финансовая составляющая процесса?  
Как правило, я покупал предметы (кстати, Петр пишет об этом в предисловии) дешево, потому что эти вещи никому не были нужны. И было забавно видеть потом, как они подскакивают в цене, начинают стоит в тысячи раз дороже! Фарфор, который в конце 80-х —  первой половине 90-х годов считали мещанством, который стоил максимум 200 долларов, вдруг на Sotheby’s уходит за 65 000 долларов.
У меня в офисе висит картина, которую я купил, по-моему, за 200 000 долларов, а в конце апреля в этом году мне предложили за нее 1 500 000. Я купил ее 10 лет назад и за это время у меня полтора миллиона долларов не появилось живьем. Висит картина и висит себе, и я никогда ее не продам, потому что она мне нравится. Поэтому говорить о том, что это инвестиции, неуместно. 
Но — бывает, ты устаешь от коллекции. У меня было таких несколько — я их собрал и продал в силу обстоятельств рынка. Я не чувствовал, что могу найти что-то еще интересное, и осознавал, что количество подделок, которые начали выбрасываться на рынок, стало зашкаливать. Я понял: надо избавляться, потому что подделки ее «съедят».
— Значит, чисто предпринимательский азарт вам не свойственен? 
А здесь нет предпринимательства, здесь что-то другое. Что такое предприниматель? Это человек, торговец, который покупает и продает. Если ты торгуешь предметами антиквариата, ты — дилер или антикварщик, аукционер. Назови как угодно, но это совсем не коллекционер. 

Самое интересное — это люди 

— Далеко не все собиратели склонны участвовать в выставках, афишировать свои собрания, тем более придумывать собственные проекты. Вы же на этом поприще весьма активны. У вас была серьезная выставка фарфора в Пушкинском музее, вы сделали два открытия — «агитлак» и «агиткость». Что вами движет? 
У меня была еще грандиознейшая выставка киноплакатов 20—30-х годов, скоро будет новая выставка. Сейчас выходит 12-томник архива Орловой и Александрова — шесть лет работы. 
Что мною движет? Очень просто. Я никогда не был жадным по натуре — сидеть и чахнуть над златом неинтересно. Если я запрусь в четырех стенах со всеми своими шедеврами, которые никто никогда не увидит, мне будет безумно скучно. 
Самое интересное, что есть в жизни для меня, — общение с людьми. Стоя, сидя, лежа, на бегу — совершенно не важно, нет ничего прекраснее этого. Все-таки предметы — это предметы, а человеческая душа, глаза — немножко другое.
Так вот на выставках происходит общение с людьми. Ты узнаешь, знакомишься, меняешься, ощущаешь, делишься… Лучше этого ничего не бывает! 
— Считаете ли вы, что существует некая культурная миссия, которую может или должен выполнять серьезный коллекционер? 
Я считаю, что человек должен получать удовольствие от жизни, и в частности — от коллекционирования. Если культурная миссия, которую он на себя возложил, входит в получение удовольствия, тогда да. Я делаю только то, что мне нравится, и то, что мне хочется. Если я не получаю удовольствия от того, что делаю, я это делать прекращаю. 
— А что вы сами считаете самыми ценными объектами своего собрания? Если, конечно, вы готовы их назвать.
Я сам. Я часть собрания, и уже давно. (Смеется.)

Однажды я лег умирать...
 

—  Александр Андреевич, каким вы видите будущее (и место!) своей коллекции? Задумывались ли вы над этим? Хотя бы как юрист?
Часть вещей, конечно, завещана музеям, часть — детям. Не думаю, что они будут собирать так интенсивно, как я. Думаю, они продадут ее. Несколько лет назад я начал писать книгу о том, что им делать с вещами, которые им достанутся, что означает большинство из них. Получается довольно забавная книжка! Эдакое напутствие... 
Знаете, как-то у меня была жуткая температура — 37,2 и насморк. Я лег умирать, позвал всех к себе и сказал: «Дети, я умру, это случится, наверное, к утру. Вам за мои коллекции предложат колоссальные деньги. Но если вы будете продавать по одной вещи, то получите во много раз больше». (Смеется).


 

Удовольствие от коллекционирования держится на трех  китах: 
1) инстинкт охотника. Поэтому большинство коллекционеров, которых я знаю, это мужчины. А в тех коллекционерах-женщинах, с которыми я сталкивался, безусловно, есть какое-то мужское начало; 
2) исследование. Ты получаешь вещь, ее надо изучить, выяснить провенанс, историю создания, судьбу художника. И дальше — понять, какое место она займет в твоем собрании;
3) общение с человеком. И это самая большая, ни с чем не сравнимая радость. 

—  Как вообще относятся к вашему увлечению домашние? Вам ведь несколько раз приходилось переезжать из-за большого объема собрания. 
Дети в этом выросли, поэтому они относятся спокойно. Им даже приятно, когда приезжает телевидение со всех стран мира и снимает папу, который рассказывает о своей коллекции. А все смотрят открыв рот и говорят: «А мы и не знали, что такое есть!».
Что касается моей жены, то она, насмотревшись на все это, сама решила коллекционировать. Собрала дивную коллекцию советского стекла. Потрясающую и интересную! А потом организовала школу искусствоведения, которая сегодня является самой известной и наиболее серьезной. 
Еще она пишет гиды по большим городам, по местам, которые закрыты для туристов, и  организует поездки в эти закрытые места. С ней вы можете попасть в квартиру Шанель, библиотеку Ватикана или посмотреть коллекцию Ротшильдов. Сегодня она одна из известных дам, связанных с искусством в России.
—  Скажите,  у вас есть чувство завершенности и удовлетворения от проделанной работы? Или все-таки коллекционирование — процесс бесконечный?
Оно закончится вместе с моей жизнью. (Смеется.) Конечно, невозможно встать и в один момент прекратить собирать. Но какая-то коллекция может «закончиться», как когда-то произошло с коллекцией фарфора. Я понял, что три года не могу купить для нее ничего нового. Значит, я все важное собрал. 

Жить ради удовольствия от жизни 
— Скоро выйдет 12-томник, посвященный архиву режиссера Григория Александрова и актрисы Любови Орловой. В 2014 году вы выкупили дачу, ранее принадлежавшую им, а также личный архив актрисы. Откуда такой интерес к этим людям? 
Я первый раз побывал на этой даче, когда мне было пять лет, дружу с внуком Григория Васильевича Александрова с этого возраста. Когда он предложил купить часть архива, а потом вдобавок дачу, совершенно мне не нужную в то время, я понял, что держу в руках совершенно что-то бесценное для человечества, и мне надо это спасти. Потому что все разворовывалось, разметалось, расходилось в разные стороны. 
Так получилось, что за шесть лет я собрал весь архив, и в нем обнаружились  феноменальные вещи! Неслучайно я получил предложение из Мексики, Франции, Италии и Америки сразу перевести архив на все языки. Ведь история кинематографа немыслима без Эйзенштейна, а первые четыре тома — это Эйзенштейн и Александров. 
Все, что собрано в этих 12 томах, будет представлено в музее. Все артефакты, которые я собрал, начиная от личных вещей и заканчивая плакатами к фильмам, их фотографиями, письмами, телеграммами. Хранить это в ящиках неинтересно и бесполезно. Думаю, люди должны на это посмотреть вживую, увидеть нашу историю.
 
— Ваше отношение к коллекционированию требует уймы сил, времени, квалификации и денег. Как это все уживается с адвокатурой, писательством и прочими занятиями? 
Я просто хорошо организован. Я с огромным удовольствием посвятил бы все свое время хождениям по блошиным рынкам, но пока не могу себе этого позволить. Но завтра я уезжаю в Париж и, конечно, найду пару часов, чтобы сходить «на охоту» куда-нибудь. А вообще я работаю со спекулянтами, они экономят массу времени. 
— А как вы выстраиваете ваши приоритеты? 
Да просто. Мне вчера захотелось написать рассказ — я сел и написал. Сегодня у меня был свободный час, я разговариваю с вами и получаю удовольствие, иначе прекратил бы это дело довольно быстро. Через час придет клиент, и мы будем обсуждать его дела, через два будет совещание по поводу 12-томника, который начинает выходить в сентябре. 
Ведущую роль, конечно, играет профессия, потому что на все прочее, чем я занимаюсь, нужны средства, и большие. У меня нет нефтяных скважин, у меня есть только одна часть тела, которой я удачно торгую много лет. (Смеется.)
— Если бы вы сами правили статью о себе в Википедии, в каком порядке вы бы расставили свои ипостаси?
«А.А. Добровинский — это человек, который живет только для того, чтобы получать удовольствие от жизни», а все остальное вперемешку, и написать: «Все его увлечения приводятся здесь исключительно в алфавитном порядке».
— Напоследок скажите, есть ли у вас мечта — чем бы вам хотелось пополнить ваши коллекции? 
Я всегда говорю, что хотел бы украсть что-нибудь из музея. (Смеется.) Да, есть несколько вещей, которые мне хотелось бы приобрести: я бы хотел расширить свой кругозор и уйти в коллекцию ар-деко европейскую или американскую, что постепенно начинаю делать. А еще несколько картин Кеса Ван Донгена.

Оценить рыночную стоимость собрания Александра Добровинского непросто. Но застрахована коллекция почти на 150 миллионов долларов.